Я протянул свою огромную ладонь деду и тот, ещё немного покряхтев, пожал её своей жилистой и крепкой пятернёй.

Этим вечером в хоккейной коробке, которую возвели около школы №6, пятнадцать здоровенных мужиков, включая меня, заново учились стоять на коньках. Сегодняшнее занятие я решил посвятить езде спиной вперёд и резкому торможению на две ноги с последующим разворотом на сто восемьдесят градусов. Правда, перед тем, как коньки принялись резать лёд, пришлось поработать скребками и помахать лопатами, ведь за пару часов снега навалило видимо-невидимо.

«Нет, это не Принстон, это гораздо хуже», — бухтел я себе под нос, стирая пот со лба. Если бы в Принстоне увидели местную раздевалку, где в помещении четыре на четыре метра переодевается целая хоккейная команда, а в углу этой комнатушки топится самая настоящая русская печь, то они сочли бы нас сумасшедшими. Кстати, сегодня я просто впал в ступор, когда каждый хоккеист принёс по берёзовому полену, чтобы было чем топить. Иначе переодевались бы при минусовой температуре. И естественно, что ни о каком душе здесь речи даже не велось.

— Закончили упражнение! — рявкнул я, когда мы намотали несколько кругов, двигаясь исключительно спиной вперёд. — Переходим к рывкам от одной синей линии до другой, с резким торможением на две ноги.

— Слушай, Иван, а может, лучше поиграем? — сжалился над мужиками старший тренер Толь Толич. — Зачем нам это торможение? Народ пришёл со смены, устал.

— Мужики, я всё понимаю, — сказал я, — работать и тренироваться тяжело. Но правильное выполнение базовых элементов нам поможет в игре на пару шайб меньше пропустить и на ту же парочку больше забросить.

Однако хоккеисты упрямо косились на Толь Толича, и мои требования выполнять не спешили. Всё же для них хоккей был чем-то на вроде рыбалки, хороший предлог отдохнуть от семьи, съездить в другой город за счёт профсоюза, в охотку поиграть и после матча попить водочки с шашлыком. Поэтому я взял из корзины одну шайбу и бросил её перед собой.

— Леша Боговик, — обратился я к самому крупногабаритному игроку команды, — покажи всем, как ты умеешь защищаться от нападающего, который прорвался к нашим воротам по левому борту.

Я толкнул клюшкой шайбу вперёд и сам покатил вдоль левого борта. Боговик, чтоб перед товарищами не ударить в грязь лицом, рванул параллельным курсом. Мы на очень хорошей скорости пересекли синюю линию, затем промчались ещё десять метров, а перед самой лицевой линией ворот я моментально затормозил на две ноги, развернувшись к своему преследователю спиной и, доработав ногами, крутанулся на сто восемьдесят градусов. Алексей тоже ударил по тормозам, но, не рассчитав скорость, грохнулся на попу и с разгона врезался в борт. Я же в свою очередь забросил шайбу в сетку.

— Нужны какие-нибудь комментарии? — спросил я, вернувшись на центр площадки.

— Значит так, слушай меня! — скомандовал Толь Толич. — Отрабатываем торможение, успеем ещё поиграть.

Глава 9

Как-то раз мне в руки попалась прелюбопытная статья, которая объясняла: «Почему насекомые ночью летят на свет уличных фонарей?». По мнению автора этой работы, мотыльки простую лампочку накаливания воспринимают как источник тепла, необходимый им для размножения. Другими словами ночные бабочки летят на свет, чтобы продолжить свой чешуекрылый род. И этим мы, люди, в чём-то похожи. Представьте: поздний летний вечер, тёмные аллеи городского сада, а в самом центре его светится десятками огней танцевальная площадка. И ноги сами собой понесут туда, навстречу романтическим приключениям и неожиданным приятным знакомствам.

Примерно такой эффект произвела на горожан и наша хоккейная коробка, которая на фоне слабенького уличного освещения сияла как гигантский праздничный торт. Парни, девушки, мужчины, женщины и дети, которые после тяжелого будничного дня спешили домой, буквально облепили городскую тренировочную площадку. И когда я, выдав очередной сольный проход, кистевым броском с десяти метров вогнал шайбу в левый верхний угол ворот, раздались аплодисменты и давно позабытое скандирование: «Шайбу! Шайбу!». И мне ничего не оставалась, как подняв одной рукой клюшку верх, поприветствовать почтеннейшую публику.

— В пас надо играть, — тихо проворчал Генка Комолов, невысокий рыжеволосый молодой человек, которого я постепенно стал выделять из всей остальной массы хоккеистов.

— Не учи папу Карло стругать Буратино, — улыбаясь, прорычал я.

Генка или Комол, как его называли в команде, чуть ли не с первого раза схватывал все мои упражнения и на этой второй тренировке так лихо изобразил «улитку», то есть специальный резкий вираж, что его оппонент от неожиданности плюхнулся на пятую точку. «Уникум, — подумал я тогда. — Если бы его отдали в хорошую хоккейную школу лет в шесть, то сейчас бы этот 25-летний Генка забрасывал шайбы в Высшей лиге. К сожалению, родился он в маленьком захолустном городке, где играют в хоккей с декабря по март, пока не начнёт таять единственная добротная ледяная площадка. И таких уникумов в нашей богатой на таланты земле десятки сотен, и никто о них никогда не узнает. Есть конечно „Золотая шайба“, но даже и она минует маленькие захолустные городки».

Кстати, сразу после шикарно исполненной «улитки» я подъехал к Толь Толичу и сказал: «Вот для моей тройки нападения правый крайний — Генка Комолов». «А кто у тебя сыграет слева?» — по-деловому поинтересовался старший тренер. «Для начала попробуем ученика 10-го класса „А“ Ваню Степанова, — буркнул я. — У него неплохая стартовая скорость и редкий для хоккея правый хват клюшки, как у Бори Александрова. Он даже внешне чем-то его напоминает. А дальше будет видно». «Может всё же лучше налево поставить Толю Гаврилова? — вдруг упёрся Толь Толич. — Он резкий, настырный, боевитый». «Гаврила слишком борзый — это первое, — рыкнул я. — А у меня рука тяжёлая — это второе». «А третье?» — вперился в меня старший тренер заводской команды. «Как бы не случился внезапный, кармический и судьбоносный перелом нижней челюсти, — ответил я. — Пусть Гаврила побегает в центре второй тройки нападения, так для всех спокойней будет».

— И-ван! И-ван! — вдруг донеслись до меня знакомые звонкие голоски двух молоденьких учительниц, пока я поднятой клюшкой верх благодарил собравшихся болельщиков.

Я кивнул головой Виктории и Надежде и снова встал в центральный круг вбрасывания. Напротив выехал Толик Гаврилов, с которым мы на этой тренировке уже успели поцапаться. Обиделся деточка на то, что я не буду работать с ним бок о бок в литейно-пыточном цеху. Обвинил меня, что бегаю от настоящей тяжёлой мужской работы. Я же заявил, что от тяжёлой работы на лесоповале никогда не бегал, и в вашей «литейке» ничего тяжёлого для меня нет, кроме профессионального заболевания лёгких, которое я себе позволить не могу и не буду. А на детский вопрос: «кто тогда там будет вкалывать?», ответил стандартно: «дети генералов — раз, дети дипломатов — два, дети министров — три».

Наконец Толь Толич бросил шайбу на лёд. И я мало того, что успел выбить её на свою половину площадки, так ещё как следует двинул Гаврилова плечом. Странно, но на мой удар парень не среагировал. Вместо того он, стиснув зубы, бросился прессинговать защитника моей хоккейной пятёрки. И тот, отчего растерявшись, вместо нормальной передачи на фланг, сделал необъяснимый пас прямо на клюшку этому психованному Толику Гаврилову.

«Куда, твою дивизию⁈» — выругался я про себя и бросился в защиту. Но хоккей — это не шахматы, хоккей — игра стремительная, даже при всём желании я не успевал накрыть соперника. Поэтому Гаврилов свободно обогнул по дуге моего первого горе-игрока обороны, ускользнул от второго защитника и, выкатившись на хорошую ударную позицию, щёлкнул по воротам. Благо, что шайба пролетал в несколько сантиметров от правой стойки. Затем она ударилась в борт и отскочила на крюк клюшки моему правому крайнему нападающему Ивану Степанову или, проще говоря, Стёпке.