— А мы их всё равно шарахнули, ха-ха-ха! — загоготал один из цеховых комсоргов.

— Большая беда нашего хоккея в том, что он сидит на государственной шее, — продолжил я, проигнорировав боевого комсорга. — Игра в наших маловместительных дворцах спорта не окупает все расходы по содержанию команды мастеров. Да и чемпионат наш организован бездарно.

— Для окупаемости у нас есть профсоюз, — проворчал Толь Толич.

— Вот я и говорю, что советский хоккей плотно сидит на шее всего трудового народа, — немного резко рыкнул я. — Или у нашего профсоюза больше нет забот, чем содержать почти что профессиональные хоккейные команды? Придёт время и такая финансовая безответственность и безалаберность горько аукнется всему нашему хоккею, и не только ему.

— И какой из этого следует вывод? — спросил корреспондент Селиванов, по усмешке которого я понял, что он мне не верит.

— Вывод самый не утешительный, — рубанул я. — Мастера спорта в нашем хоккее есть, и обыграть Канаду в отдельно взятой игре мы можем, но в Северной Америке создаётся лига, которая вскоре станет номером один во всём мире. И в неё со всего земного шарика поедут и побегут лучшие мастера. А где-то с 90-х годов, натренировавшись в НХЛ, чемпионаты Мира начнут на регулярной основе выигрывать и чехи, и финны, и шведы и канадцы.

— Ну про финнов ты, Иван, загнул, — захохотал Толь Толич. — Никогда эти чухонцы не выиграют чемпионат Мира. Всё, мы пришли.

Наша компания остановилась рядом со зданием школы №6 около неплохой хоккейной коробки, у которой были прочные деревянные борта, добротная заградительная сетка и освещение в виде висящих на проводах ламп. А вот зрительских трибун эта ледяная площадка не имела совсем. Из чего возникал резонный вопрос: «Для кого играют здесь хоккеисты? Для людей или для галочки?».

— Про финнов вы, Иван, конечно, пошутили, — одёрнул меня за рукав газетчик Селиванов.

— Ничуть, — буркнул я, — следующий год у нас ведь 1975? Значит, ровно через двадцать лет сборная Финляндии в первый раз станет чемпионом мира.

— Товарищ Селиванов! — выкрикнул Толь Толич, выйдя на площадку, которая кое-где была завалена снегом. — Напишите в газете, что чистить лёд некому. Непорядок! Кстати, Иван, тренировка сегодня вечером состоится здесь.

— А как же стадион? — поинтересовался я.

— На стадионе света не хватает, — промямлил старший тренер. — Там всего два фонаря, шайба улетит куда-нибудь, не найдёте. Бардак.

— Вот вы, товарищ Селиванов, спрашивали, где лучше развит хоккей, — сказал я корреспонденту. — Так вот, наша хоккейная команда базировалась в Принстоне, городок сопоставимый по размерам с Александровском. И в Принстоне была крытая хоккейная арена на три тысячи человек. И когда там в хоккей играли простые студенческие команды, стадион забивался под завязку. Выводы делайте сами.

После этих слов я попрощался с мужиками и пошагал в библиотеку, размещавшуюся в ДК, в ста метрах от этой хоккейной коробки. А вдруг книги, которые сеют разумное, доброе, вечное, мне подскажут выход из создавшегося тупика. Вдруг мой мозг озарит, какая-нибудь невероятная прорывная идея и мне не придётся бежать через финскую границу.

Домой из дворца культуры я вернулся ближе к пяти часам вечера, когда на улице уже стало смеркаться. Настроение было отвратное. Перелистав несколько книг по металлургии и по металлообработке, я не придумал ровным счётом ничего. А вот мозги мои гудели так, словно я с разгона ударился головой о бетонную стену. В моей голове смешались какие-то допуски и посадки, какой-то феррит и цементит, а ещё до кучи невидимым сверлом буравил мою бедную черепушку странный и неизвестный перлит.

Зато хозяин дома Иннокентий Харитонович сегодня как обычно не лежал на диване в состоянии самогонного опьянения, накрыв лицо газеткой. Наверное, за неимением телевизора старику под советскими газетами снились красивые сны о светлом коммунистическом будущем. Сегодня этот худой и высокий 65-летний дед что-то напевая себе под нос, сидя в кладовке, где был спрятан самогонный аппарат, лепил из глины некую человеческую фигуру. И судя по изгибам тела, глиняная фигура определённо принадлежал молоденькой и легкомысленной женщине, так как в руках скульптора была без верхней и нижней одежды.

— Привет, Харитоныч, — поздоровался я, впервые заглянув в эту маленькую деревянную комнатёнку, которая не имела ни единого окна.

— Здравствуй, Ваня, — улыбнулся дед, пыхнув «беломориной», зажатой во рту. — Замечательный сегодня день. Спонтанный творческий порыв. Вдохновение! Руки сами просятся в работу!

— Аха, пир духа, — буркнул я, рассматривая фигурки, которые стояли на полках этой крохотной мастерской.

Кстати, посмотреть было на что. Иннокентий Харитонович с большим вкусом и любовью ваял сцены из охотничьей жизни. Здесь были представлены десятисантиметровые зайцы, олени, медведи, утки, лоси и бобры. И фигурки этих животных были не статичны, они имели живые динамичные позы. Другими словами вся эта живность из обожжённой глины, куда-то бежала, взлетала и прыгала. И вдруг мне на глаза попалась фигурка охотника, который стоя на одном колене, целился из двустволки.

«Даааа! — заорал я про себя. — Это же то, что надо! Гениально! Что пользовалось повышенным детским спросом в конце семидесятых и начале восьмидесятых? Миниатюрные фигурки индейцев, ковбойцев, пиратов и викингов. Помнится, наборы этих пластиковых 6-сантиметровых бойцов просто сметали с прилавком магазинов. Вот где моё „Эльдорадо“. Вот мой путь на свободу».

— Харитоныч, а ты этому ваянию из глины где-то учился? — пролепетал я, боясь вспугнуть удачу.

— Было дело, но не доучился, — печально хохотнул старик. — За пьянку попёрли из художественного училища, а потом уже было не до искусства. Мать болела, нужно было деньги зарабатывать. А это так, никому не нужное баловство, — Харитоныч кивнул на свою работу, в которой смутно угадывалась Виктория, молоденькая учительница английского языка.

— Позволь, дорогой товарищ, с тобой не согласиться, — многозначительно произнёс я, подняв указательный палец правой руки вверх, — это никакое не баловство. Я сегодня общался с директором нашего завода. И знаешь, что мне поведал товарищ Рогут?

— Понятия не имею, — язвительно усмехнулся дед.

— Он мне сказал: «Иван, выручай, только на одного тебя надежда, не хватает нашему „Машзаводу“ нового импульса для дальнейшего развития». Вот он этот импульс развития, — я снял с полки десятисантиметрового охотника и сунул его под нос Иннокентия Харитоновича.

— Предлагаешь, организовать охоту на зайцев во внерабочее время? — захихикал вредный старик.

— Я предлагаю сделать набор оловянных солдатиков для советских магазинов, — прошептал я. — Если быть точнее, то восемь фигурок североамериканских индейцев и столько же ковбоев. Ты видел, что крутят в кино? «Чингачгук — Большой Змей», «След Сокола», «Белые волки», «Сыновья Большой Медведицы», «Золото Маккены», «Апачи». Рынок для таких солдатиков буквально подогрет. Понимаешь меня?

— Не совсем, — буркнул дед.

— Это потому что самогонка плохо влияет на серое вещество, — я постучал безымянным пальцем по своему лбу. — Харитоныч, ты станешь знаменитым человеком. Передовиком производства. Переедешь из этой халупы в большую светлую квартиру. А на заводе тебе предоставят собственную просторную мастерскую и установят памятник прямо на проходной, кончено, спустя энное количество лет.

— Кхе, херня, полная херня, — недоверчиво закряхтел старик, отвернувшись от меня и вернувшись к ваянию обнажённого женского тела.

— Ну, хорошо, про памятник я пошутил, — я легонько пихнул деда в плечо. — Но в остальном-то, правда. Ты впишешь своё имя в историю советской детской игрушки. Мы ещё подобные наборы для девочек придумаем с барышнями разных исторических эпох и балеринками.

— Что конкретно от меня требуется? — спросил Иннокентий Харитонович, после минутного молчания и сопения.

— Нужно завтра в наших домашних условиях вылепить восемь разнообразных индейских фигурок, сделать из гипса форму и отлить их в олове. Остальные вопросы я решу сам.