— Вильва! — крикнула из зала Кира Нестерова.

— Как? — крякнул я. — Не слышу, понимаешь, пока летел, в ухо целый сугроб снега надуло. Что за станция такая?

— Вильва! — заголосили вместе с Нестеровой остальные актёры агитбригады.

— Сам вижу, что не Москва, — буркнул я. — Но раз вы такие горластые, давайте все вместе позовём Снегурочку. Вдруг она где-то здесь на оленях катается? На водительские права ещё не сдала, а уже ездит, понимаешь ли. Три-четыре, ка-ра-ул! — заорал я, когда актёры в зале выкрикнули имя Снегурочки. — А я говорю: «караул». У оленей подковы без зимней резины, у саней просроченный техосмотр. Давайте ещё раз и погромче. Три-четыре, Сне-гу-ро-чка!

И в зале кто-то позвал Снегурочку, а кто-то прокричал слово «караул». И тут из-за левой кулисы вышел Витёк. Этот актёр имел глуповатое выражение лица и во всех остросоциальных сценках играл граждан алкоголиков, хулиганов и тунеядцев. На нём была надета шубка Снегурочки, а на голове был напялен белый парик из синтетических волос, причём из-под парика наружу выглядывал его естественный черный чуб. Клюшка, которую я держал в руках, тут же рухнула на деревянный помост сцены.

— Что смотришь дед? — нагло заявил он. — Опять склерозом память отшибло? Ещё скажи, что я не твоя родная внучка — Снегурочка?

— Память моя, понимаешь, барахлит, но со зрением пока полный порядок, — проскрипел я и обратился в зал, ­– товарищи взрослые и дети, как вы считает: этот крокодил — Снегурочка или неизвестное науке существо?

— Крокодил! — закричали из зала другие актёры агитбригады, имитируя реакцию будущих зрителей.

— Нашел, у кого спрашивать, старый, они меня в первый раз в жизни видят, — загоготал Витёк. — Давай дед не тормози, гони подарки, и разойдёмся по-хорошему.

— Молодец, ха-ха, выкрутился, понимаешь ли, — сказал я в зал, затем по-стариковски крякнул, согнулся, держась за поясницу, и поднял клюшку с пола. — Дедушка я конечно старенький, память никуда не годится, одно ухо не фурычит, зато волшебные заклинания ещё помню.

— Хорошо, показывай своё допотопное колдовство и тащи подарки, а то я уже в кино уже опаздываю, — проворчал наш штатный злодей, посмотрев на часы.

— Трах-тибидох! — рявкнул я и ударил черенком клюшки по полу и в тот же момент парик с синтетическими волосами, который мы привязали на леску, взлетел в воздух и улетел за кулисы.

— Ааааа! — заорал Витёк, как это он делал во всех сценках, где его учили уму разуму и перевоспитывали в достойного строителя коммунизма, и выбежал со сцены.

— Товарищи взрослые и дети, давайте ещё раз позовём Снегурочку, пока не прилетел очередной прихватизатор подарков чубайсец, понимаешь ли, — обратился я в зал и сам же стал скандировать, — Сне-гу-ро-чка!

— Сне-гу-ро-чка! — вместе со мной стали звать внучку Деда Мороза актёры в зале.

А тем временем в той же левой кулисе Наташа Сусанина быстро нацепила на себя шубку, которую ей вернул наш штатный злодей, игриво поправила причёску и выпорхнула довольная до ушей на сцену с мешком подарков в руках.

— Ну, как вам, Кира Владимировна, наша идея с париком? — спросила она товарища Нестерову. — А потом мы с Иваном раздаём почётные грамоты передовикам производства и дарим подарки всем детям. Далее финальная песня.

Руководительница агитбригады сделал очень серьёзное лицо и, не обращая внимания на хихикающих актёров, которым наш актёрский этюд понравился, почти минуту расхаживала взад и вперёд перед первым рядом пустых зрительских кресел.

— А кто такой прихватизатор чубайсец? — спросила она меня.

— Это злой рыжий тролль из скандинавской мифологии, который ворует подарки к Новому году и Рождеству, — немного приврал я.

— Кира Владимировна, да вродь смешно получилось, — поддакнул Витёк. — Лично я, еле сдержался, чтобы не заржать в самом конце, когда парик улетел.

— Так и быть, ­– наконец улыбнулась Кира Нестерова, — пусть будет чубайсец. Теперь репетируем финальную песню, — режиссёрка два раз хлопнула в ладоши.

— Это уже без меня, — буркнул я. — У меня сейчас репетиция по хоккею с шайбой.

Затем я пожал трудовую ладонь звукорю Ярику, потом поручкался с исполнителем ролей злодеев и негодяев Витьком, спрыгнул со сцены и попрощался с остальными парнями и девчонками. А режиссёрка Кира Нестерова, когда я её по-товарищески обнял, пробурчала, что из меня при должном подходе может получиться толк. Мне же подумалось, что вот уедет Кира в другой более крупный город и здесь всё вернётся в своё привычное сонно-болотное состояние. Потому что кроме энтузиастов-пассионариев никому ничего в этом мире не нужно.

— А со мной не хочешь попрощаться? — спросила Сусанина, нагнав меня в фойе дворца культуры, где я перед большим зеркалом надевал на себя пальто и теплую бейсболку с ушами.

— Привет-привет, пока-пока, я долго буду ждать звонка, — пробурчал я. — Учи текст, а то Кира пулей выпроводит из самодеятельности.

— А обняться? — девушка преградила мне путь к выходу из дворца и развела руки в стороны.

— Слушай, Сусанина, кхе, Наташа, не усложняй, — замялся я. — Ты — Снегурочка, я — Дед Мороз, праздники отработаем и пока-пока.

— К этой своей побежал, к училке? — топнула ногой Сусанина, когда я её ловко обогнул справа.

— Как ты могла такое подумать? — хохотнул я в дверях и, показав баул с формой и клюшки, сказал, — пулей полетел на хоккей! Привет-привет!

На следующий хоккейный матч в субботу 28-го декабря наша команда приехала в посёлок Шахты, который располагался всего в 10 километрах от Александровска. Толь Толич меня ещё в автобусе напугал, что местный кружок спортсменов-любителей в хоккей, как впрочем и в футбол играть умеет справно. И уже в своей истории пару раз пробивался в финальную стадию, где давал достойный отпор лучшим командам области.

«Поэтому, мужики, покажем с первых минут, на что мы способны», — сказал старший тренер в раздевалке, которая располагалась в какой-то деревянной хибаре и не имела ни душа, ни массажного стола, ни нормальных человеческих кресел. Кроме того на местном хоккейном стадионе отсутствовали самые элементарные зрительские трибуны. Из-за чего поселковые любители спорта в количестве примерно ста человек, облепив большой естественный сугроб, приготовились взирать нам матч, стоя на ногах.

«В Горьком на первенство завода народу было больше раза в три», — с грустью подумал я и как капитан команды на построении громко произнёс:

— Команде шахта «Северная», наш…

— Физкульт-привет! — хором гаркнули парни из моей команды и клюшками дружно ударили по льду.

— Команде «Металлист» Александровск, физкульт-привет! — рявкнула в ответ ледовая дружина хозяев поля.

После чего судья попросил остаться на льду только стартовые пятёрки и пригласил на вбрасывание меня и центрального нападающего шахты «Северная».

— Привет, предатель, — хитро улыбнувшись, шепнул игрок принимающей команды.

— Зубы побереги, — рыкнул я и хоть злость не лучший помощник в игре на точке, вбрасывание я выиграл подчистую.

Шайба отлетела налево к Юре Кривокорытову, которого после хорошей прошлой игры было решено перевести в мою, первую тройку нападения. Юрок быстро отдал пас на защитника Лёшу Боговика, а Боговик тут же перевёл шайбу Васе Богомазу. Я постучал клюшкой по льду, и Василий сделал пас в моём направлении. И тут раздался свист со стороны так называемых трибун и кто-то громко крикнул:

— Тафгаев, предатель!

— Предатель! — тут же зазвучало то тут, то там. — Чтоб тебе пусто было!

Однако играть, когда тебя освистывают и матерят, я привык ещё в НХЛ, когда приезжал в Филадельфию или в какой-нибудь канадский город, где меня воспринимали как личного врага. Поэтому выкрики сотни поселковых болельщиков только раззадорили. И при получении шайбы, я хладнокровно и легко ушёл от опекуна, после чего швырнул шайбу под чужую синюю линию на набравшего хорошую скорость правого крайнего Генку Комолова. И Геннадий, буквально проскользнув вдоль борта, влетел в зону атаки. Однако второму защитнику хозяев льда удалось Гену затолкать в правое закругление. Зато я доработал ногами, пересёк чужую синюю линию и, выкатившись на шикарную ударную позицию, гаркнул: